В фильме «Олигарх» Павла Лунгина про лихие 1990-е был такой эпизод: на последнем издыхании советской эпохи главные герои приезжают на завод в российской глубинке за бартерным обменом и там сталкиваются с местными братками. Чтобы надуть недалекого противника, главный герой вызывает знакомого пожилого грузина, и тот встречает неотесанного бандюка словами: «Давайте знакомиться. Я — Ахмет Ташкентский». Бандит верит на слово: все понимают, что Ташкент — город серьезный.

С населением 2,3 миллиона человек Ташкент остается крупнейшим городом в азиатской части бывшего СССР. «При жизни» Союза он был четвертым городом страны по протяженности административных границ (после Москвы, Ленинграда и Киева) и третьим по агломерации (до четырех миллионов человек жителей).

В наши дни он мог бы, наверное, вырасти до размеров Петербурга, но этому препятствует неизменный с советских времен жесткий миграционный режим. Узбеку из провинции проще перебраться в Москву, чем переехать сюда. В результате Ташкент сохранил чинность, особенно по контрасту с разгульной Алма-Атой. В каком-то смысле это азиатский Минск, просторный и чистый город, сохранивший дух старой доброй советской Средней Азии.

Для туристов Ташкент почему-то представляется чем-то вроде перевалочной базы и всегда остается в тени Самарканда и Бухары. Между тем это очень древний город, центр большого оазиса Шаш в плодородных долинах рек Чирчик и Ангрен у западного подножья Тянь-Шаня.

За него постоянно боролись окрестные державы — Караханидов сменили Хорезмшахи, Хорезмхашов — монголы Чагатайского улуса, Чагатаидов — Тимуриды, затем Ташкент оказался на границе казахских и узбекских кочевий, поэтому весь XVI век сражались за него с переменным успехом Бухарское и Казахское ханства, а потом еще и джунгары, захватившие город в начале XVIII века.

Но под всеми ханами Ташкент жил собственной жизнью, более всего напоминая «вольные города» средневековой Европы. В те времена он стоял на западном берегу Бозсу-Анхора и состоял из четырех самостоятельных городов-даха, объединенных общей крепостной стеной и центром — древним, но существующим и поныне базаром Чорсу.

Как строился «русский» Ташкент

Ташкент первым из «глубокого» Туркестана обратился за помощью к России. На рубеже XVIII-XIX веков Ташкент с Петербургом обменялись посольствами, в окрестных рудниках появились русские геологи. Все это, однако, держалось на личности Юнусходжи, правителя Шейхантаура, силой взявшего власть над всем городом в 1784 году и умершего в 1801 году после неудачного похода на Коканд. Его сыновья Мухаммедходжа, Ханходжа, Султанходжа и Хакимходжа перегрызлись друг с другом, и в 1808 году Ташкент оказался под властью Коканда.

Взятие Ташкента войсками Михаила Черняева в 1865 году стало ключевым сражением в покорении Туркестана. При 20-кратной разнице сил (1300 человек у русских и 30 тысяч в ташкентском гарнизоне), наши при взятии города умудрились потерять всего 25 человек. Такое оказалось возможно, конечно, только потому, что сарты и сами не очень-то хотели воевать на стороне кокандских оккупантов.

Изначальная территория Ташкента до революции была известна как Сартовский город, а с советских времен — как Старо-Городская часть. Там до сих пор сохранились патриархальные махалли с кривыми улицами. С первых лет под Россией (официальное принятие Ташкента под руку российского императора состоялось в 1866 году) начал строиться так называемый Русский город, ныне известный как Ново-Городская часть. Его центр — сквер, в разные времена носивший имена Кауфмана, Революции, Сталина, Маркса и наконец — Тамерлана (Амира Тимура).

К моменту завоевания Ташкент уже был крупнейшим городом Туркестана. С переориентацией на север он стал воротами в благодатную Ферганскую долину и центром всего Туркестанского генерал-губернаторства и гигантской Сырдарьинской области от Таласа до Аральского моря.

По переписи 1897 года он стал десятым по величине городом Российской империи между Тифлисом и Вильно с населением 155 тысяч человек. Впрочем, по факту Ташкент по-прежнему состоял из двух городов — азиатского и русского. В его Новой части жили всего около 20 тысяч человек, а большинство населения значилось как «тюрки без распределения по наречиям».

На рубеже XIX и ХХ века жизнь русской части города оставалась глубоко провинциальной. Но именно Ташкент, куда в 1899 году подошла железная дорога, стал центром современной по тем временам промышленности и одновременно — революционного движения в Туркестане и оплотом в нем «красных». После Гражданской войны Ташкент стал центром Туркестанской АССР, с размежеванием которой ненадолго уступил статус столицы Самарканду. Но вскоре стало ясно, что Ташкенту эта роль подходит больше.

Ташкент — наверное, самый «коренной» из крупных городов бывшего СССР: если в среднем столицы республик бывшего СССР за послевоенные годы выросли на 30-40%, а сегодня в «сдувающихся» городах типа Риги или Харькова идет постоянная ротация уезжающих местных на приезжих из глубинок, то в Ташкенте миграционный прирост минимален. За четверть века он вырос всего на 9% в основном за счет естественной рождаемости местных узбеков, доля которых выросла с 1989 с 44% до 65%.

Русских и прочих славян в Ташкенте сразу после войны было до 60% населения, в позднем СССР — около 40%, и даже сейчас — около 20%, или 480 тысяч человек. Это, во-первых, 4/5 русской общины всего Узбекистана, а во-вторых — третья по величине русская община за пределами РФ и Украины — после Алма-Аты (580 тысяч) и Нью-Йорка (520 тысяч). В общем, русских вместе с другими нацменьшинствами и русскоязычными узбеками тут наберется на немаленький город — с устоявшейся культурной средой, живущий вдали от России своей особой жизнью.

О нескольких знаковых местах этого города в городе я и хочу рассказать.

Ташкентская Этуаль

Ново-Городская сторона, один из двух исторических центров Ташкента, строилась в XIX веке как самодостаточный русский город по регулярному плану. Сердцем его с самого начала был cквер, так называемая «Звезда Востока», несчетное число раз менявшая название. «Звездой», по аналогии с известной площадью в Париже, его прозвали в 1940-е годы эвакуантки Анна Ахматова и Надежда Мандельштам, в шутку придумавшие легенду о том, что покоривший Ташкент генерал Михаил Черняев, утверждая план города, тайно мечтал в туркестанских песках о Париже Востока.

И вроде бы тут красиво и уютно, без холодного пафоса центральных площадей Астаны или Алма-Аты… но только сложно любить Сквер Амира Тимура в его нынешнем виде, без вековых чинар, когда-то символа Ташкента.

Первоначально здесь находилась круглая немощеная Константиновская площадь на перекрестке главных улиц — Кауфманского и Московского проспектов, направления которых восходили к старому тракту Ташкент — Коканд и чуть ли не Великому Шелковому пути. Название площади недвусмысленно намекало на генерала Константина Кауфмана — командующего всей Туркестанской кампанией и рядом ее важнейших сражений, в 1882 году здесь же, на площади, и погребенного.

В 1901 году Константиновский сквер еще и прирос обширным Городским садом, и в получившемся зеленом массиве прошла Туркестанская выставка, призванная продемонстрировать миру новое лицо Русского Туркестана. Один из ее павильонов — Цветочный (по назначению) или Мавританский (по облику), принадлежавший купцу Первушину (основатель ликероводочного завода, район которого ташкентцы по старинке зовут Первушкой) — простоял в Сквере до 1990-х годов.

При большевиках Кауфман простоял всего несколько лет, снесли его по частям: сначала собственно генерала, затем оказавшихся вполне самодостаточными солдат, затем гранитный постамент, на подиум под которым водрузили знамя и пушки Ташкентской крепости. Сквер в это время назывался сначала почему-то в честь террористки-левоэсерки Марии Спиридоновой (в Ташкенте и Самарканде она отбывала ссылку, но после переименования, попав в немилость к Советам), в 1919 году стал сквером Революции.

В сквере началась чехарда монументов: конструктивистский памятник-трибуна «Серп и Молот» (1919-26), колонна «Маяк Революции» (1926-30), бюст Ленина с надписью «Пятилетку в 4 года». Возобновилась чехарда после войны, когда в cквере обосновался сначала Сталин, затем (с 1961) доска с программой ЦК КПСС на русском и узбекском языках (за что была прозвана Русско-узбекский словарь), и наконец в 1968 году — Карл Маркс в образе Факела Революции. Маркс в сквере задержался, оброс кафе-мороженым, бетонной коробкой ресторана «Дружба», да и старый Цветочный павильон все так же привлекал прохожих, и в жаркий день не одно поколение ташкентцев шло со стаканчиком мороженного на лавочки в тени чинар.

С эпохой перемен в 1991 году сквер стал просто Центральным, в 1993 убрали Маркса, а в 1994 на его место пришел Тамерлан, ныне грозно глядящий на Запад. Затем власти понемногу искоренили и мороженные, и «Дружбу», и Мавританский павильон, а настоящая катастрофа случилась в 2009 году: затеяв капитальную реконструкцию, власти во-первых свели полуторавековые (с 1883 года!) чинары, а во-вторых разрушили часть зданий по краям, включая закрытую с советских времен Александро-Невскую церковь (1889). Говорят, иные старожилы тогда лишь стояли и плакали, и для многих, особенно уехавших, Ташкент после этого перестал быть городом, который они помнили и любили.

Главная из окружающих сквер улиц — Сайилгох, ее название с узбекского можно перевести как «променад», а для местных она «Бродвей».

Изначально она называлась Соборной, но в 1880-е получила название, под которым вошла в историю дореволюционного Ташкента — Кауфманский проспект.

Всю советскую эпоху Кауфманский проспект назывался проспектом Карла Маркса и проходил сквер насквозь. Сейчас это тихая пешеходная улица, где приятно гулять. О былом напоминает разве что множество советских в лучшем смысле слова кафе с неизменным и кажется самым ташкентским блюдом — табака.

И флигелек, принадлежащий ташкентскому дворцу Романова (1891), — пожалуй, лучшему зданию русского Ташкента. Ныне это Дворец приемов МИД, до 1990-х — музей прикладного искусства Узбекистана, до 1970-х — Дворец пионеров, в 1920-х годах — первое здание Музея искусств на нынешнем проспекте Тимура, ну а до революции… нет, не резиденция императора на случай его визита в Туркестан, все намного интереснее.

Великий князь Николай Константинович, племянник Александра II, родился в 1850 году, в 18 лет впервые из представителей царского дома закончил высшее учебное заведение — Академию Генштаба, после чего несколько лет путешествовал по Европе, увлекшись коллекционированием живописи. В 21 год стал командиром эскадрона, а затем на балу познакомился с американской танцовщицей Фанни Лир.

Завязался роман. Родители, опасаясь скандала, отправили сына-военного в Туркестан, где в 1873 году он воевал под Хивой, а вернувшись, «заболел» Туркестаном и вступил в Русское географическое общество… но тут в его жизни вновь появилась Фанни Лир. А затем в Мраморном дворце вдруг обнаружилась пропажа трех бриллиантов с оклада иконы, которой Николай I благословлял брак родителей нашего героя; поиски привели в ломбард, а из ломбарда — к адъютанту Николая Константиновича, заявившему, что заложить их ему велел сам Великий князь. Такого скандала дом Романовых еще не знал! Фанни Лир выслали из России, а Николая хотели сначала разжаловать в солдаты и сгноить на каторге, но в итоге ограничились тем, что объявили душевнобольным, лишили фамилии, титулов, наград и наследства да сослали осенью 1874 года в Оренбург. Там неугомонный экс-князь времени даром не терял, отправляясь в полулегальные экспедиции по степям до самого Перовска (Кызылорды), по итогам которых писал не остававшиеся без внимания столиц анонимные статьи о водных путях и железных дорогах в пески Туркестана, а затем вновь влип в любовную интрижку с дочерью полицмейстера Надеждой Дрейер. Им позволили обвенчаться, после чего, в 1878 году, отправили еще дальше — в строящийся Ташкент.

Здесь он по восточному обычаю нашел себе вторую жену Дарью Часовитину — так и не понял, с кем брак у него был официальным, но в свете он появлялся с обеими дамами и от обеих имел детей. В Оренбурге его знали как полковника Николая Волынского, здесь же он взял себе звучную фамилию Искандер («аль-Искандер» — «Александр» — так в мусульманском мире знали Македонского) и занялся предпринимательством, в котором проявил хватку авантюриста и благородство аристократа. Он строил арыки, орошал Голодную степь, благоустраивал город, за этим пристально следила петербургская родня, а на иные начинания немалые суммы посылал сам император… В общем, это история о пользе ссылки, — в Ташкенте авантюрист превратился в созидателя.

Николай Искандер (эта фамилия была утверждена за ним официально и с потомственным княжеским титулом) умер в 1918 году от воспаления легких, очень кстати для новой власти, сделавшей его дворец художественным музеем.

А вот стоявший близ дворца, но куда более старый Иосифо-Георгиевский собор (1877), в основе первую каменную церковь Русского Ташкента (1868), снесли еще в 1995 году (хотя храмом она не была с 1931 года). Для постсоветской эпохи это редчайший прецедент. Но про Узбекистан уже не раз было говорено, что он меньше всего изменился с советского времени, в том числе и в этом отношении. Оказалось, что землетрясение может порушить город сильнее, чем война, а государственные планы реконструкции могут оказаться хуже, чем бесчинство коммерческих застройщиков.